- таково название первой книги третьего раздела ТАНАХа (Писания – Ктувим). Теhилим – сборник древней еврейской поэзии, поэзии особой, значительная часть которой исполнялась под аккомпанемент музыкальных инструментов и являлась частью храмового служения. Теhила (ед. число от Теhилим, со значением «восхваление», «славословие») – на греческом: psalmos (песнь). Отсюда – psalterion, на русском – Псалтырь. Традиционный еврейский канонический текст Теhилим (масоретский) разделен на 150 глав, хотя согласно различным источникам количество глав колеблется (147, 148, 149 и даже 170). Вызвано это тем, что в различных версиях книги понималось под главой. Существуют и различные версии о количестве стихов в книге, но и это вызвано тем, что считать «стихом». Читатель данного издания с первой же главы поймет суть проблемы, ибо переводчик, сохраняя традиционное членение на стихи, делит их на полустишия, согласно этнахте, масоретскому знаку контилляции, который обозначал «большую паузу» - знак разделения на логически, семантически и поэтически значимые фрагменты внутри одного стиха. В соответствии с этим знаком подавляющее большинство стихов делятся на полустишия, иногда таких «полустиший» - три, иногда деления на полустишия нет вовсе. Отсюда понятна условность деления и на стихи, и на главы. Переводчик не ставит перед собой задачу рассказать ни о проблеме авторства, ни о проблеме времени написания и редактирования Теhилим, ни различных жанрах отдельных глав или их групп – все это читателю этой книги наверняка знакомо, а если нет – он может это почерпнуть в соответствующих энциклопедических источниках. Гораздо важнее переводчику – посреднику между эпохами и культурами, определить (и поделиться этим с читателем) принципы, которыми он руководствовался. Бытие псалмов (не Теhилим) в русской культуре было предопределено греческим посредничеством – Септуагинтой. Поэтому и древнеславянский и русский перевод весьма далеки от оригинала – и с точки зрения смысловой, и тем более – с точки зрения поэтической. Читатель же этой книги – читатель перевода с оригинала. Переводы же, сделанные с оригинала (весьма немногочисленные), как правило, не преследовали даже в малейшей степени цель передать поэтику оригинала, но были максимально буквалистскими. «Поэтические» переводы, как правило, были не переводами, а перепевами (современными «перепевщику» поэтическими средствами). При этом ни переводчики, ни – тем более, «перепевщики», не потрудились объяснить читателю, почему из ряда возможных версий прочтения выбрана именно эта. Читатель же этой книги – читатель перевода, автор которого принимает на себя практически непосильный груз представить читателю свою версию, которая:
- максимально стремится к аутентичному смыслу (насколько это вообще возможно);
- которая пытается средствами русского языка передать поэтику оригинала;
- которая сопровождается объяснениями необходимых для понимания текста реалий, обстоятельств, связей с другими частями ТАНАХа; иными словами: содержит пояснения к переводу с иврита древности на иврит современности (обозначение: ***);
- которая сопровождается «чисто» переводческим комментарием (обозначение: ***);
- которая сопровождается комментарием, цель которого в самой краткой форме рассказать о литургическом бытии Теhилим (***).
Вероятно, нет особой нужды добавлять, что значение первого (***) и последнего (***) комментариев носит подчиненный характер, а второго (***) – исключительно важный и зачастую – личностный. Перевод – всегда перевод, и только – перевод, поэтому даже дословный перевод – перевод условно дословный. Перевод – всегда перевод, и только – перевод, поэтому попытка передать поэтику оригинала – это попытка передать поэтику оригинала, а посему читатель простит приводчику легкий, надеюсь – не слишком назойливый, силлабо-тонический привкус русских Теhилим.
Теhилим (большинство мизморим, по крайней мере) есть стремление к крайнему, безусловному аскетизму. Поэт с собственной плотью еще до Текста вырывает из себя занозы пиршества жизни, милуя боль и страдание, ради права кричать – и услышанным быть. Пока пиршество жизни не вырвано – поэзии не быть. И лишь тогда, когда нет ни зрения, ни обоняния, ни осязания, а есть лишь речь и слух, и возникает Текст, словно Божьим избранничеством, отмеченный-одаренный аскетической поэтикой. Пиршество поэтики, как и пиршество жизни, преодолено еще до явления поэту слова, а читателю-слушателю явлена великая «скудость» слова, редко-редко, как тело родинками, отмеченного тропом. Молю – услышь – на этом фундаменте стоят Теhилим. Аскетизм этого Текста – аскетизм сакральной скрижальности: разве у человека есть силы и время на пустое? Аскетизм Теhилим есть преодоленная изощренность: от грохочущих громов и блистающих к молний – к молю – услышь.
Коль скоро между читателем и текстом две – две с половиной тысячи лет, то текст не может быть прочитан иначе, чем в переводе – языковом, понятийном, ментальном, каком угодно. Посему даже ивритоговорящий современный читатель соприкасается с текстом не иначе, как в переводе, в том случае, если, разумеется, он относится к тексту не только как обладающей мистической силой мантре. Перевод – всегда, и – неизбежно, осовременивание оригинала, ведь даже барону, которому удалось вытащить себя из болота, не мечталось пересадить себя из эпохи в эпоху.
Теhилим на русском? Иврит немногословен и краткословен. Русский – многословен и длиннословен. Отсюда - проблема главная, полностью – неразрешимая: русский и фонетически и грамматически намного «длинней» иврита. Семантически – разумею: часто одно действие, одно понятие в русском требует большего количества слов. Резерв – едва ли не единственный: местоименные окончания ивритских лексем могут быть при переводе опущены и явлены в контексте. Четырехбуквенное имя (перевод: Господь) может быть иногда также опущено (реализовано – в контексте) или заменено местоимением. Экономия – небольшая, но при «наличии отсутствия» других средств, благословенная. Таким образом, предлагаемый перевод может первоначально «оглушить» читателя обилием безличных конструкций, краткословием и краткогласием. И это – во имя приближения к оригиналу. Одним словом, предлагаемый перевод есть попытка извлечь из русского языка (в определенной мере она присуща всем языкам) его скрижальность. Субстрат скрижальности неизбежно требует жертв, такой, к примеру, как отказ передать созвучия, сшивающие разные понятия. Подобные жертвы в переводе совершенно неизбежны, а попытки все-таки такие созвучия передать ведут к искусственности языка перевода, к разрушению самого жертвенника.
Переводить Теhилим можно только в смирении – перед недостижимостью адекватности, и в гордыне – стремления. Поэтому, читатель, - суди строго.
ЧИТАТЬ
http://levit1144.ru/go?http://berkovich ... ovsan1.php
